Задание 23. Функционально-смысловые типы речи

(1)Осень в этом году стояла — вся напролёт — сухая и тёплая. (2)Берёзовые рощи долго не желтели. (3)Долго не увядала трава. (4)Только голубеющая дымка затягивала плёсы на Оке и отдалённые леса.

(5)Я плыл на лодке вниз по реке и вдруг услышал, как в небе кто-то начал осторожно переливать воду из звонкого стеклянного сосуда в другой такой же сосуд. (6)Вода булькала, позванивала, журчала. (7)Звуки эти заполняли всё пространство между рекой и небосводом. (8)Это курлыкали журавли.

(9)Я поднял голову. (10)Большие косяки журавлей тянулись один за другим прямо к югу. (11)Они уверенно и мерно шли на юг, где солнце играло трепещущим золотом в затонах Оки, летели в тёплую страну.

(12)Я бросил вёсла и долго смотрел на журавлей.

(13)За несколько дней до этой встречи с журавлями один журнал попросил меня написать статью о том, что такое «шедевр», и рассказать о каком-нибудь литературном шедевре. (14)Иначе говоря, о совершенном и безукоризненном произведении. (15)Я выбрал стихи Лермонтова.

(16)Сейчас на реке я подумал, что шедевры существуют не только в искусстве, но и в природе. (17)Разве не шедевр этот клик журавлей и их величавый перелёт по неизменным в течение многих тысячелетий воздушным дорогам?

(18)Да что говорить! (19)Каждый осенний лист был шедевром, тончайшим слитком из золота и бронзы, обрызганным киноварью и чернью. (20)Каждый лист был совершенным творением природы, произведением её таинственного искусства, недоступного нам, людям.

(21)Кроме стихотворных шедевров, Лермонтов оставил нам и прозаические, такие как «Герой нашего времени». (22)Они наполнены, как и стихи, жаром его души. (23)Он сетовал, что безнадёжно растратил этот жар в великой пустыне своего одиночества.

(24)Так он думал. (25)Но время показало, что он не бросил на ветер ни одной крупицы этого жара. (26)Многие поколения будут любить каждую строчку этого бесстрашного и в бою, и в поэзии некрасивого и насмешливого офицера.

(27)Один из верных признаков шедевров — они остаются жить в нас надолго, почти навсегда. (28)И мы сами обогащаем их, как бы додумываем вслед за поэтом, дописываем то, что не досказал он.

(29)Новые мысли, образы, чувства теснятся в голове. (30)Каждая строка стихов разгорается, подобно тому как с каждым днём сильнее бушуют осенним пламенем громады лесов за рекой.

(31)Очевидно, свойство истинного шедевра — делать и нас равноправными творцами вслед за его подлинным создателем.

(32)Распространено мнение, что шедевров немного. (33)Наоборот, мы окружены шедеврами. (34)Мы не сразу замечаем, как осветляют они нашу жизнь, какое непрерывное излучение из века в век исходит от них, рождает у нас высокие стремления и открывает нам величайшее хранилище сокровищ — нашу землю.

(35)Каждая встреча с любым шедевром — прорыв в блистающий мир человеческого гения. (36)Она вызывает изумление и радость.

(37)Шедевры! (38)Шедевры кисти и резца, мысли и воображения! (39)Шедевры поэзии!

(40)В каждом шедевре заключается то, что никогда не может примелькаться, — совершенство человеческого духа, сила человеческого чувства, моментальная отзывчивость на всё, что окружает нас и вовне, и в нашем внутреннем мире. (41)Жажда достигнуть всё более высоких пределов, жажда совершенства движет жизнь. (42)И рождает шедевры.

(43)Я пишу всё это осенней ночью. (44)Осени за окном не видно, она залита тьмой. (45)Но стоит выйти на крыльцо, как осень окружит тебя и начнёт настойчиво дышать в лицо холодноватою свежестью своих загадочных чёрных пространств, горьким запахом первого тонкого льда, сковавшего к ночи неподвижные воды, начнёт перешёптываться с последней листвой, облетающей непрерывно и днём и ночью. (46)И блеснёт неожиданным светом звезды, прорвавшейся сквозь ночные волнистые туманы.

(47)И всё это покажется вам великим шедевром природы, целебным подарком, напоминающим, что жизнь вокруг полна значения и смысла.

(По К. Г. Паустовскому*)

* Константин Георгиевич Паустовский (1892−1968) — известный русский советский писатель, классик отечественной литературы.

(1)Мой отец и исправник были поражены тем, что нам пришлось переночевать в доме Селивана, которого все в округе считали колдуном и разбойником и который, как мы думали, хотел нас убить и воспользоваться нашими вещами и деньгами...

(2)Кстати, о деньгах. (3)При упоминании о них тётушка сейчас же воскликнула:

– Ах, боже мой! (4)Да где же моя шкатулка?

(5)В самом деле, где же эта шкатулка и лежащие в ней тысячи? (6)Её, представьте себе, не было! (7)Да, да, её-то одной только и не было ни в комнатах между внесёнными вещами, ни в повозке — словом, нигде... (8)Шкатулка, очевидно, осталась там, на постоялом дворе, и теперь — в руках Селивана...

– (9)Я сейчас скачу, скачу туда... (10)Он, верно, уже скрылся куда- нибудь, но он от меня не уйдёт! — говорил исправник. – (11)Наше счастье, что все знают, что он вор, и все его не любят: его никто не станет скрывать...

(12)Но только исправник опоясался своей саблей, как вдруг в передней послышалось между бывшими там людьми необыкновенное движение, и через порог в залу, где все мы находились, тяжело дыша, вошёл Селиван с тётушкиной шкатулкой в руках.

(13)Все вскочили с мест и остановились как вкопанные.

– (14)Забыли, возьмите, — глухо произнёс Селиван.

(15)Более он ничего сказать не смог, потому что задыхался от непомерно скорой ходьбы и, должно быть, от сильного внутреннего волнения.

(16)Он поставил шкатулку на стол, а сам, никем не прошенный, сел на стул и опустил голову и руки.

(17)Шкатулка была в полной целости. (18)Тётушка сняла с шеи ключик, отперла её и воскликнула:

– Всё, всё как было!

– (19)Сохранно... — тихо молвил Селиван. – (20)Я всё бёг за вами... (21)Хотел догнать... (22)Простите, что сижу перед вами... (23)Задохнулся.

(24)Отец первый подошёл к нему, обнял его и поцеловал в голову.

(25)Селиван не трогался.

(26)Тётушка вынула из шкатулки две сотенные бумажки и стала давать их ему в руки.

(27)Селиван продолжал сидеть и смотреть, словно ничего не понимал.

– (28)Возьми то, что тебе дают, – сказал исправник.

– (29)За что? (30)Не надо!

– (31)За то, что ты честно сберёг и принёс забытые у тебя деньги.

– (32)А то как же? (33)Разве надо нечестно?

– (34)Ну, ты хороший человек... (35)Ты не подумал утаить чужое.

– (36)Утаить чужое!.. – (37)Селиван покачал головою. – (38)Мне не надо чужого.

(39)И он встал с места, чтобы идти назад к своему опороченному дворишку, но отец его не пустил. (40)Он взял его к себе в кабинет и заперся там с ним на ключ, а потом через час велел запрячь сани и отвезти его домой.

(41)Через день об этом происшествии знали в городе и в округе, а через два дня отец с тётушкою поехали в Кромы и, остановившись у Селивана, пили в его избе чай и оставили его жене тёплую шубу. (42)На обратном пути они опять заехали к нему и ещё привезли ему подарков: чаю, сахару и муки.

(43)Он брал всё вежливо, но неохотно и говорил:

– На что? (44)Ко мне теперь, вот уже три дня, всё стали люди заезжать... (45)Пошёл доход... (46)Щи варили... (47)Нас не боятся, как прежде боялись.

(48)Когда меня повезли после праздников в пансион, со мною опять была к Селивану посылка. (49)Я пил у него чай и всё смотрел ему в лицо и думал: «Какое у него прекрасное, доброе лицо! (50)Отчего же он мне и другим так долго казался пугалом?»

(51)Эта мысль преследовала меня и не оставляла в покое... (52)Ведь это тот же самый человек, который всем представлялся таким страшным, которого все считали колдуном и злодеем. (53)Отчего же он вдруг стал так хорош и приятен?

(54)В дальнейшие годы моей жизни я сблизился с Селиваном и имел счастье видеть, как он для всех сделался человеком любимым и почитаемым.

 

(по Н.С. Лескову*)

* Николай Семёнович Лесков (1831–1895) — русский писатель, драматург, автор известных романов, повестей и рассказов.

(1) У этого помещика была тысяча с лишком душ, и попробовал бы кто найти у кого другого столько хлеба зерном, мукою и просто в кладях, у кого бы кладовые, амбары и сушилы загромождены были таким множеством холстов, сукон, овчин выделанных и сыромятных, высушенными рыбами и всякой овощью, или губиной. (2) Заглянул бы кто-нибудь к нему на рабочий двор, где наготовлено было на запас всякого дерева и посуды, никогда не употреблявшейся, — ему бы показалось, уж не попал ли он как-нибудь в Москву на щепной двор, куда ежедневно отправляются расторопные тещи и свекрухи, с кухарками позади, делать свои хозяйственные запасы и где горами белеет всякое дерево — шитое, точеное, леченое и плетеное: бочки, пересеки, ушаты, лагуны, жбаны с рыльцами и без рылец, побратимы, лукошки, мыкольники, куда бабы кладут свои мочки и прочий дрязг, коробья из тонкой гнутой осины, бураки из плетеной берестки и много всего, что идет на потребу богатой и бедной Руси. (3) На что бы, казалось, нужна была Плюшкину такая гибель подобных изделий? во всю жизнь не пришлось бы их употребить даже на два таких имения, какие были у него, — но ему и этого казалось мало. (4) Не довольствуясь сим, он ходил еще каждый день по улицам своей деревни, заглядывал под мостики, под перекладины и все, что ни попадалось ему: старая подошва, бабья тряпка, железный гвоздь, глиняный черепок, — все тащил к себе и складывал в ту кучу, которую Чичиков заметил в углу комнаты. (5) «Вон уже рыболов пошел на охоту!» — говорили мужики, когда видели его, идущего на добычу. (6) И в самом деле, после него незачем было мести улицу: случилось проезжавшему офицеру потерять шпору, шпора эта мигом отправилась в известную кучу; если баба, как-нибудь зазевавшись у колодца, позабывала ведро, он утаскивал и ведро. (7) Впрочем, когда приметивший мужик уличал его тут же, он не спорил и отдавал похищенную вещь; но если только она попадала в кучу, тогда все кончено: он божился, что вещь его, куплена им тогда-то, у того-то или досталась от деда. (8) В комнате своей он подымал с пола все, что ни видел: сургучик, лоскуток бумажки, перышко, и все это клал на бюро или на окошко.

(9) А ведь было время, когда он только был бережливым хозяином! (10) Был женат и семьянин, и сосед заезжал к нему пообедать, слушать и учиться у него хозяйству и мудрой скупости. (11) Все текло живо и совершалось размеренным ходом: двигались мельницы, валяльни, работали суконные фабрики, столярные станки, прядильни; везде во все входил зоркий взгляд хозяина и, как трудолюбивый паук, бегал хлопотливо, но расторопно, по всем концам своей хозяйственной паутины. (12) Слишком сильные чувства не отражались в чертах лица его, но в глазах был виден ум; опытностию и познанием света была проникнута речь его, и гостю было приятно его слушать; приветливая и говорливая хозяйка славилась хлебосольством. (13) Навстречу выходили две миловидные дочки, обе белокурые и свежие, как розы; выбегал сын, разбитной мальчишка, и целовался со всеми, мало обращая внимания на то, рад ли, или не рад был этому гость. (14) В доме были открыты все окна, антресоли были заняты квартирою учителя-француза, который славно брился и был большой стрелок: приносил всегда к обеду тетерек или уток, а иногда и одни воробьиные яйца, из которых заказывал себе яичницу, потому что больше в целом доме никто ее не ел. (15) На антресолях жила также его компатриотка, наставница двух девиц. (16) Сам хозяин являлся к столу в сюртуке, хотя несколько поношенном, но опрятном, локти были в порядке: нигде никакой заплаты. (17) Но добрая хозяйка умерла; часть ключей, а с ними мелких забот, перешла к нему. (18) Плюшкин стал беспокойнее и, как все вдовцы, подозрительнее и скупее. (19) На старшую дочь Александру Степановну он не мог во всем положиться, да и был прав, потому что Александра Степановна скоро убежала с штабс-ротмистром, бог весть какого кавалерийского полка, и повенчалась с ним где-то наскоро в деревенской церкви, зная, что отец не любит офицеров по странному предубеждению, будто бы все военные картежники и мотишки. (20) Отец послал ей на дорогу проклятие, а преследовать не заботился. (21) В доме стало еще пустее. (22) Во владельце стала заметнее обнаруживаться скупость, сверкнувшая в жестких волосах его седина, верная подруга ее, помогла ей еще более развиться; учитель-француз был отпущен, потому что сыну пришла пора на службу; мадам была прогнана, потому что оказалась не безгрешною в похищении Александры Степановны; сын, будучи отправлен в губернский город, с тем чтобы узнать в палате, по мнению отца, службу существенную, определился вместо того в полк и написал к отцу уже по своем определении, прося денег на обмундировку; весьма естественно, что он получил на это то, что называется в простонародии шиш. (23) Наконец последняя дочь, остававшаяся с ним в доме, умерла, и старик очутился один сторожем, хранителем и владетелем своих богатств. (24) Одинокая жизнь дала сытную пищу скупости, которая, как известно, имеет волчий голод и чем более пожирает, тем становится ненасытнее. (25) Человеческие чувства, которые и без того не были в нем глубоки, мелели ежеминутно, и каждый день что-нибудь утрачивалось в этой изношенной развалине.

 

(Н.В. Гоголь* «Мертвые души»)

Гоголь Николай Васильевич* - русский прозаик, драматург, публицист и критик.

(1)Уже несколько недель город был обложен тесным кольцом врагов, закованных в железо; по ночам зажигались костры, и огонь смотрел из черной тьмы на стены города множеством красных глаз — они пылали злорадно, и это подстерегающее горение вызывало в осажденном городе мрачные думы.

(2) По узким улицам города угрюмо шагали отряды солдат, истомленных боями, полуголодных; из окон домов изливались стоны раненых, крики бреда, молитвы женщин и плач детей. (3) Разговаривали подавленно, вполголоса и, останавливая на полуслове речь друг друга, напряженно вслушивались — не идут ли на приступ враги?

(4) Особенно невыносимой становилась жизнь с вечера, когда в тишине стоны и плач звучали яснее и обильнее, когда из ущелий отдаленных гор выползали сине-черные тени и, скрывая вражий стан, двигались к полуразбитым стенам, а над черными зубцами гор являлась луна, как потерянный щит, избитый ударами мечей.

(5) Не ожидая помощи, изнуренные трудами и голодом, с каждым днем теряя надежды, люди в страхе смотрели на эту луну, острые зубья гор, черные пасти ущелий и на шумный лагерь врагов — всё напоминало им о смерти, и ни одна звезда не блестела утешительно для них.

(6) В домах боялись зажигать огни, густая тьма заливала улицы, и в этой тьме, точно рыба в глубине реки, безмолвно мелькала женщина, с головой закутанная в черный плащ.

(7) Люди, увидав ее, спрашивали друг друга:

(8)— Это она?

(9)— Она!

(10) И прятались в ниши под воротами или, опустив головы, молча пробегали мимо нее, а начальники патрулей сурово предупреждали ее:

(11) — Вы снова на улице, монна Марианна? (12) Смотрите, вас могут убить, и никто не станет искать виновного в этом…

(13) Гражданка и мать, она думала о сыне и родине: во главе людей, разрушавших город, стоял ее сын, веселый и безжалостный красавец; еще недавно она смотрела на него с гордостью, как на драгоценный свой подарок родине, как на добрую силу, рожденную ею в помощь людям города — гнезда, где она родилась сама, родила и выкормила его.

(14) Так ходила она ночами по улицам, и многие, не узнавая ее, пугались, принимали черную фигуру за олицетворение смерти, близкой всем, а узнавая, молча отходили прочь от матери изменника.

(15) Но однажды, в глухом углу, около городской стены, она увидала другую женщину: стоя на коленях около трупа, неподвижная, точно кусок земли, она молилась, подняв скорбное лицо к звездам, а на стене, над головой ее, тихо переговаривались сторожевые и скрежетало оружие, задевая камни зубцов.

(16) Мать изменника спросила:

(17)— Муж?

(18)— Сын. (19) Муж убит тринадцать дней тому назад, а этот — сегодня.

(20) Закрыв лицо, Марианна отошла прочь, а утром на другой день явилась к защитникам города и сказала:

(21)— Или убейте меня за то, что мой сын стал врагом вашим, или откройте мне ворота, я уйду к нему…

(22) Они открыли ворота пред нею, выпустили ее из города и долго смотрели со стены, как она шла по родной земле, густо насыщенной кровью, пролитой ее сыном: шла она медленно, с великим трудом отрывая ноги от этой земли, кланяясь трупам защитников города, брезгливо отталкивая ногою поломанное оружие, — матери ненавидят оружие нападения, признавая только то, которым защищается жизнь.

(23) Она как будто несла в руках под плащом чашу, полную влагой, и боялась расплескать ее; удаляясь, она становилась всё меньше, а тем, что смотрели на нее со стены, казалось, будто вместе с нею отходит от них уныние и безнадежность.

(24) Видели, как она на полпути остановилась и, сбросив с головы капюшон плаща, долго смотрела на город, а там, в лагере врагов, заметили ее, одну среди поля, и, не спеша, осторожно, к ней приближались черные, как она, фигуры.

(25) Подошли и спросили — кто она, куда идет?

(26)— Ваш предводитель — мой сын, — сказала она, и ни один из солдат не усомнился в этом. (27) Шли рядом с нею, хвалебно говоря о том, как умен и храбр ее сын, она слушала их, гордо подняв голову, и не удивлялась — ее сын таков и должен быть!

(28) И вот она пред человеком, которого знала за девять месяцев до рождения его, пред тем, кого она никогда не чувствовала вне своего сердца, — в шелке и бархате он пред нею, и оружие его в драгоценных камнях. (29) Всё — так, как должно быть; именно таким она видела его много раз во сне — богатым, знаменитым и любимым.

(30)— Мать! — говорил он, целуя ее руки. —(31) Ты пришла ко мне, значит, ты поняла меня, и завтра я возьму этот проклятый город!

(32)— В котором ты родился, — напомнила она.

(33) Опьяненный подвигами своими, обезумевший в жажде еще большей славы, он говорил ей с дерзким жаром молодости:

(34)— Я родился в мире и для мира, чтобы поразить его удивлением! (35) Я щадил этот город ради тебя — он как заноза в ноге моей и мешает мне так быстро идти к славе, как я хочу этого. (36) Но теперь — завтра — я разрушу гнездо упрямцев!

(37) Мать сказала ему:

(38) — Иди сюда, положи голову на грудь мне, отдохни, вспоминая, как весел и добр был ты ребенком и как все любили тебя…

(39) Он послушался, прилег на колени к ней и закрыл глаза…

(40) И задремал на груди матери, как ребенок.

(41) Тогда она, накрыв его своим черным плащом, воткнула нож в сердце его, и он, вздрогнув, тотчас умер — ведь она хорошо знала, где бьется сердце сына. (42) И, сбросив труп его с колен своих к ногам изумленной стражи, она сказала в сторону города:

(43) — Человек — я сделала для родины всё, что могла. (44) Мать — я остаюсь со своим сыном! (45) Мне уже поздно родить другого, жизнь моя никому не нужна.

(46) И тот же нож, еще теплый от крови его — ее крови, — она твердой рукою вонзила в свою грудь и тоже верно попала в сердце, — если оно болит, в него легко попасть.

 

(М.Горький «Сказки об Италии»)

Максим Горький — литературный псевдоним Алексея Максимовича Пешкова (1868-1936) - прозаик, драматург, поэт, публицист.

(1) Для Чередникова разведка была даже не специальностью, а искусством. (2) Он любил её, как артист, и, как настоящий артист, охотно, упорно и терпеливо учил молодёжь, прибывавшую из запасных полков. (3) Но учил не словами. (4) Он не любил слов. (5) На местности показывал он молодым солдатам, как надо переползать, как войлоком обматывать сапоги, чтобы шаг был бесшумен, как по моховым наростам на дереве, по годовым кольцам на пнях определить страны света, как с помощью поясного ремня лазить на самые высокие голые сосны, как сбивать собак со следа, как в снегу уметь прятаться от холода, как по разнице между выстрелом и разрывом определить дальность вражеских позиций, а по тону выстрела — расположение стреляющей батареи. (6) Учил он и многому другому, необходимому в этом сложном военном ремесле. (7) Он показывал молодым солдатам свой знаменитый в роте маскировочный плащ, который он сам обшил ветками и корой и в котором, как мы уже знаем, его действительно можно было не заметить даже в двух шагах.

(8)— Фашист — зверь хитрый, пуганный, сторожкий, его надо с умом брать, а потому дело наше — самое из всех тихое, — говорил он молодым бойцам.

(9) Сам он руководствовался этим же принципом, и до того умело, что иной раз невольно и своих обманывал.

(10) Раз по нём чуть не заплакала вся рота.

(11) Приказал ему командир срочно взять «языка». (12) Получены были агентурные данные, что противник здесь что-то затевает, и поступил сверху приказ добыть «языка» как можно скорее. (13) Дядя Чередников молча выслушал приказание. (14) На вопрос: «Понял?» — рубанул по обычаю:

(15)— Так точно, товарищ капитан.

(16) Развернулся налево кругом, плаща своего знаменитого не забрал, а взял винтовку и пошёл на передний край, никому не сказавшись и даже друга своего Валентина Уткина не предупредив.

(17) Очень уж требовался «язык». (18) Должно быть, поэтому, не дожидаясь даже, пока стемнеет, дядя Чередников переполз рубеж обороны и, глубоко зарываясь в снег, стал двигаться к немецким окопам так ловко, что и свои, следившие за ним, скоро потеряли его из виду. (19) Но шагах в двадцати от неприятеля что-то с ним случилось. (20) Он вдруг привстал. (21) Слышали бойцы, как у немцев рвануло несколько автоматных очередей. (22) Видели, как, широко вскинув руками, упал навзничь разведчик. (23) И всё стихло.(24) В сгущавшихся сумерках, на месте, где он упал, было видно неподвижное тело с нелепо поднятой рукой.

(25) Немцы попробовали подползти к трупу, но наши сейчас же открыли по ним огонь и отогнали их.

(26) Весть о том, что убит дядя Чередников, быстро дошла до роты. (27) Прибежал Уткин в маскхалате, белый, как халат, взглянул на неподвижное тело с поднятой рукой и тут же полез через бруствер. (28) Едва его удержали, да и не удержали бы, уполз бы за другом, может быть, себе на беду, если бы сам капитан не приказал ему вернуться и дожидаться темноты.

(29) Весь вечер Уткин сидел с бойцами боевого охранения, тянул из фляги спирт, не таясь ладонью стирал со щёк слёзы и всё твердил:

(30) — Ох, человек! (31) Вот человек! (32) Где вам понять, что это за человек за такой был дядя Чередников!..

(33) Когда сгустилась тьма и запуржило в полях, капитан разрешил ему, наконец, ползти за телом друга. (34) Уткин перемахнул через бруствер и, миновав заграждение, двинулся вперёд. (35) Он полз долго, осторожно, локтями опираясь о скользкий наст…(36) Вдруг сквозь шелест летящего снега услышал он тяжёлое, приглушённое дыхание. (37) Кто-то полз ему навстречу. (38) Уткин притаился, замер, тихо вытащил нож, ждёт. (39) И вдруг слышит знакомый хрипловатый шёпот:

(40)— Кто там? (41) Не стреляй: свои.(42) Пароль — миномёт. (43) Чего притаился, думаешь, не слышу?(44) Мелко плаваешь, сахарницу видно.(45) Помогай тащить, ну!

(46) Оказывается, дядя Чередников, понимая важность задания, решил на этот раз рискнуть.(47) А расчёт у него был такой: незаметно приблизиться к немецким окопам, нарочно дать себя обнаружить, упасть до выстрелов, притвориться мёртвым и ждать, пока с темнотой кто-нибудь из немцев не направится за его телом. (48) И вот на этого-то немца напасть и взять его.

 

(по Б. Полевому* «Мы – советские люди» )

*Борис Николаевич Полевой (1908-1981) -  прозаик, журналист, военный корреспондент.